Но я не помню, как это закончилось. Внезапно меня накрывает паника: - Когда мы были в гостиной, ты. . . ?
Его глаза на мгновение расширяются, а затем, блестят искорками легкого веселья: – Тебе понравилось?
Теперь моя очередь морщить нос.
– Думаю, да?
Он наклоняется вперед, опираясь кулаками в подбородок: – Что ты помнишь?
Ох ты, маленький ублюдок: – Ты помнишь, что произошло!
– Может, я забыл? Может быть, я хочу, чтобы ты напомнила мне.
Я закрываю глаза и вспоминаю, как ощущался ковёр, когда я стояла обнаженная на коленях, изначально стараясь изо всех сил привыкнуть к ощущению члена Анселя во рту, его руках в моих волосах и бедер, прижимавшихся к моим ладоням.
Когда я бросаю взгляд на Анселя, он по-прежнему смотрит на меня. Я точно помню, как его лицо выглядело в первый раз, когда он почувствовал мой язык на себе.
Потянувшись за своим кофе, я подношу его к губам и делаю огромный, обжигающий глоток.
А потом я вспоминаю, как мы добрались до спальни. Ансель дико целовал и облизывал каждый дюйм моего тела, посасывал и кусал. Я помню, как мы упали с кровати на пол, разбивая лампу. Я помню, как спустя много часов, смотрела на то, как он надевал презерватив, и рассматривала вид его голого торса надо мной. Я не думаю, что когда-либо настолько желала ощутить вес сильного мужского тела на себе. Он был совершенным: осторожно скользнул в меня, хотя мы оба и были пьяны, медленно раскачиваясь вперед-назад, до тех пор, пока я не стала неистовой и потной под ним. Я помню стон, который он издал, когда был близок к оргазму, и как перевернул меня на живот, прижимая к матрацу. Ощущение его зубов на моей обнаженной шее, оставляющих один из многих укусов.
Ансель смотрит на меня через стол, и крошечная улыбка мелькает на его лице.
– Что я делал?
Я открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, но озорной взгляд говорит о том, что мы оба вспоминаем, как он приподнял меня у стены, снова вторгаясь в мое тело. Где мы были, что он прижал меня к стене? Я помню, каким грубым был секс, его, говорящего мне, как прекрасно я чувствовалась. Я помню звук бьющихся бокалов около бара, его пот, стекающийся по моей груди. Я помню его лицо, его руки, прижатые к зеркалу позади меня.
Но нет, это был другой раз.
Иисус, сколько раз мы занимались сексом?
Я чувствую, что мои брови приподнялись.
– Ого.
Он дует на свой напиток, и пар клубится над ним.
– Что?
– Да думаю ты. . .остался доволен. Мы, должно быть, занимались сексом очень много раз.
– Где тебе больше понравилось? Гостиная или кровать, или пол, или около стены, зеркало, бар, или пол?
– Шшшш, – шепчу я, поднимая свою чашку, чтобы сделать ещё один более осторожный глоток кофе. Я улыбаюсь, смотря в кружку. – Ты странный.
– Я думаю, мне понадобится новый пенис, после нашего родео.
Я закашлялась от смеха, отчего кофе попадает мне в нос.
Но когда я подношу салфетку ко рту, улыбка Анселя исчезает. Он смотрит на мою руку.
Чёрт, чёрт, чёрт. Я все ещё ношу кольцо. Я не вижу его рук под столом, и сумасшедший секс, который был у нас прошлой ночью вроде как не столь уж важен. Однако, мы так и не начали обсуждать реальные проблемы, например: как выпутаться из этой пьяной ночи и как всё исправить. Это гораздо важнее, чем даже то, использовали мы презерватив или нет, или наше неловкое прощание. Одна дикая ночь не является юридическим обязательством, если вы настолько глупы, чтобы выйти замуж.
Так какого черта я не сняла кольцо, когда заметила его?
– Я н-не, – начинаю я, а он прищуривается глядя на меня. – Я не хотела снимать его, чтобы не потерять. На случай если это было по-настоящему или. . . принадлежало кому-то?
– Оно принадлежит тебе, – говорит он.
Я отвожу взгляд, глядя на стол, и замечаю два обручальных кольца между солью и перцем. Это мужские кольца. И одно из них его? О, мой Бог.
Я начинаю снимать своё, но Ансель останавливает меня, показывая другую руку, где на его пальце всё ещё надето кольцо: – Не смущайся. Я тоже не хочу потерять его.
Это слишком странно. Я имею в виду, слишком странно для меня. Чувство такое, как будто тебя стремглав накрывает волна. Я паникую, осознавая, что мы женаты, и это не просто игра. Он живет во Франции, а я переезжаю через несколько недель. Мы ввязались в такую неразбериху. И, о, мой Бог. Я не хочу этого. Я вообще в своём уме? И чего нам это будет стоить выбраться из передряги? Я поднимаюсь со стула, нуждаясь в свежем воздухе и друзьях.
– Что все собираются теперь делать? – спрашиваю я. Остальные? - Как будто мне нужно объяснять, кто именно.
Он трет лицо и смотрит через плечо, как будто ребята всё ещё могут быть там. Обращаясь ко мне, говорит: – Они встречаются в вестибюле в час, по-моему. И тогда, я думаю, вы, девушки, отправитесь домой.
Домой. Из груди вырывается стон. Три недели прожить в доме с моей семьей, где даже восхитительная болтовня моих братьев, играющих в Xbox, не сможет заглушить зануду-отца. Тяжело вздыхаю: отец. Что, если он узнает об этом? Станет ли помогать, оплачивая квартиру в Бостоне?
Мне не нравится быть зависимой от него. Я ненавижу делать что-либо, что вызывает его легкомысленную ухмылку, которой он награждает меня, когда говорит, что я облажалась. И я ненавижу страх, предвещающий, что меня вырвет прямо сейчас. Паника начинает нарастать в животе, и мне становится жарко. На кончиках пальцев чувствуется холодный и липкий пот на лбу. Я должна найти Лолу и Харлоу. Я должна уйти.